Тут адмирал осторожно помахал свернутым в трубку календарем для Людовика.
– Все очень просто, дорогой граф, – объяснил я. – Мы поместим их в музей. И если в какой-нибудь школе ученики будут без должного внимания относиться к постижению основ искусства фотографии, устроим им экскурсию. Мол, смотрите, сколько труда и, главное, с какими скромными результатами было затрачено на изображения – и все только оттого, что люди не умели обращаться с фотоаппаратом.
Глава 21
Наш крейсер, подойдя к берегам Испании, не сразу начал подниматься вверх по Гвадалквивиру. Дело в том, что рейсовый клипер из Ильинска шел с опережением графика, и появилась возможность встретиться с ним перед продолжением визита к испанским величествам. Но так как этот корабль имел маломощный двигатель, предназначенный в основном для маневрирования в портах, идти вверх по реке ему было неудобно. Вот мы и ждали гостя неподалеку от порта Сан-Лукар. Говорят, именно отсюда отправился в свое знаменитое плавание Магеллан, но сейчас, пожалуй, он наверняка выбрал бы другое место. И порт, и городишко при нем производили жалкое впечатление.
Клипер вез почти миллион австралийских рублей, из которых я собирался взять около половины. И кроме того, несколько десятков ограненных розовых алмазов – продукцию нашего первого прииска в Кимберли на западе континента. Так как в Южной Африке места с таким названием еще не было, мы без особых затей использовали топонимику моей карты с залежами всяких полезных ископаемых. Кстати, таких камней больше почти нигде в мире не добывалось – не только сейчас, но и в двадцать первом веке. То есть кое-где среди обычных иногда, причем очень редко, встречались розовые. А у нас их почти сразу начали добывать десятками. Чего же вы хотели – чтобы австралийские алмазы были копиями всех прочих? Нет уж, в нашей великой империи драгоценные камни в большинстве своем уникальны. И значит, от меня теперь требовалось сформировать спрос именно на розовые алмазы, причем так, чтобы их цена заметно превышала цену обычных бесцветных, желтых и… какие они там еще есть? Кажется, голубые. Во всяком случае, мне в свое время довелось прочитать рассказ Конан-Дойля «Голубой карбункул», но вот был ли тот карбункул алмазом, я не помнил.
Стоянка в порту отправления Магеллана получилась недолгой, клипер пришел к следующему полудню. Перегрузка ценностей заняла совсем немного времени, и я уже собирался командовать подъем якорей, когда на борт явился гонец от Филиппа с вопросом, что это мы тут встали. Уж не случилось ли чего?
Гонцу было сказано, что с австралийскими кораблями всякие «чего» не случаются, встали мы по делу, а на месте нашей предыдущей стоянки будем завтра к обеду. Спрашивать, как дела у Филиппа, я не стал, потому что и так знал это уж всяко лучше гонца.
Переход же вверх по Гвадалквивиру был отложен, ибо выяснилось, что король нас давно ждет. Явимся мы туда вечером – так он начнет набиваться в гости или, что еще хуже, сам пригласит меня. А я сегодня собирался лечь спать пораньше.
Мы прибыли как раз к обеду. Так как королеве пора было показаться в медсанчасти, то их величества решили нанести мне визит первыми.
В память о покушении королевскую свиту сразу по вступлении на борт крейсера обыскали и ощупали бойцы охранного взвода. Данная мера была встречена хоть и без особого восторга, но с пониманием – это я говорю про мужчин. Большинству же дам процедура откровенно понравилась.
Пока королева сдавала анализы, мы с Филиппом поговорили про грядущий отъем Гибралтарской скалы у Испании.
– Значит, вы считаете, что отстоять крепость нам не удастся? – счел нужным уточнить король.
– Увы, – кивнул я, – даже прилет очень неплохого дирижабля, пилотируемого лучшим асом Европы, вряд ли изменит ситуацию. Просто оборона затянется, что будет означать увеличение ваших потерь, вот и все.
– Да, мои советники говорят мне то же самое, – вздохнул молодой монарх. – Однако давайте поговорим о более приятных вещах. Ваше лечение – это просто чудо! Мария Луиза никогда не чувствовала себя столь хорошо. В ознаменование чего примите, пожалуйста, мою искреннюю благодарность. Но она у королей обязана иметь вещественные формы, поэтому…
Король извлек из футляра, напоминающего небольшой тубус, свернутые в трубку бумаги с печатями и шнурками.
– Вы ведь не откажетесь принять от меня еще и графский титул в добавление к тем, что у вас уже есть?
– Разумеется, не откажусь. Вот только, если не секрет, в какие именно графы вы меня произвели?
– Какие от вас могут быть секреты?
Филипп развернул свои бумаги.
– Вот мой указ о создании в составе Испании еще одного графства – Гибралтарского. Вот карта, где я собственноручно обозначил его границы и скрепил своей подписью. И вот указ о пожаловании герцогу Алексу де Ленпроспекто и его потомкам данного графства в вечное ленное владение. С правом установления и сбора любых налогов помимо тех, что собираются в королевскую казну.
Однако его величество нашел неплохой выход, вынужден был признать я. Гибралтар остается в составе Испании, пусть в настоящее время и чисто номинально. Правда, зная тенденции развития истории, можно предполагать, что подобное положение дел сохранится лет триста, но вряд ли Филипп смотрит так далеко. Его мысли просты и незатейливы. Господа англичане вдруг захотели скалу, контролирующую вход в Средиземное море? Так пусть отнимают ее у герцога Алекса!
Правда, в ипостаси графа Гибралтарского я становлюсь вассалом испанской короны. Ну и в чем дело? Мне же при случае будет совсем нетрудно вспомнить, что вообще-то меня зовут герцог Романцев! И вести себя соответствующе. Впрочем, это можно обдумать и в более спокойной обстановке, а пока…
Я достал из ящика стола бумажный пакет и вытряхнул на стол розовые алмазы.
– Ваше величество, не откажитесь в ответ принять скромный подарок. Так, какой из них самый крупный – этот или вон тот? В общем, выбирайте. Это довольно ценные камни, у нас их называют снежными алмазами.
– Неужели? – оторопел король. Кажется, он уже слышал про это чудо австралийской минералогии. – Но почему – у вас что, снег такого цвета?
– Нет, просто они добываются вблизи Южного полюса, среди вечных снегов и льдов. Не знаю, в курсе ли вы, но у подобных камней есть интересное свойство. Если снежный алмаз распилить вдоль трансцендентной оси, то получившиеся половинки обладают алхимическим сродством.
– Но мне говорили, что вывоз этих камней из Австралии строжайше запрещен!
– В какой-то мере так оно и есть. Но не всех, а только тех, что крупнее ста восьмидесяти семи карат. Дело в том, что воздействие на сродственную половину передается не целиком, а с затуханием, которое зависит от размера кристалла. Чем он больше, тем затухание меньше. Для экземпляров от шестисот пятидесяти карат и выше оно неотличимо от единицы. Половинки двухсоткаратного алмаза обеспечивают передачу воздействия с затуханием в двадцать децибел. Сто восемьдесят семь – тридцать. Стокаратный камень вроде вот этого будет иметь шестьдесят, а для более мелких у меня нет данных. Так что ценность моего подарка в основном ювелирная, хотя, конечно, при очень большом желании его можно использовать и для связи.
Король, судя по его виду, судорожно пытался запомнить слово «децибел», чтобы потом спросить кого-нибудь про его значение. Правда, Филиппу вряд ли это так просто удастся. Потому как до появления на свет Александра Грэхема Белла, в чьей лаборатории родились эти единицы, оставалось сто сорок лет. Хотя, с другой стороны, Непер не только давно родился, но и успел умереть, перед этим опубликовав свои труды, а перевести децибелы в неперы нетрудно.
– Э-э-э… – сглотнул король, – а где у него та самая трансцендентная ось?
– Ну ее-то определить совсем просто. Если посмотреть на кристалл в ультрафиолетовых лучах, то можно без труда увидеть внутри темные пятнышки. Это так называемые зоны поглощения. Определяете три самых крупных, мысленно проводите через них плоскость – и можно начинать пилить. Допустимое отклонение по углу – плюс-минус ноль целых семьдесят семь сотых градуса. Максимальная ширина распила – одна девяносто вторая от длины кристалла. Если этого не соблюсти, никакой передачи вообще не получится. В общем, берите вот этот – он, кажется, все-таки немного покрупнее. И большое спасибо за графский титул.